«Несовпадение» сословных статусов жениха и невесты приводило, как правило, к тому, что «кратковременные любовные шашни на том и кончались» (Г. Р. Державин). Женщина низкого происхождения, рассуждал дворянин М. В. Данилов, «которая в любовницах хотя кажется и приятна, в женах быть не годится за низостью своего рода» [163]. Тем не менее по закону жена-недворянка, выйдя замуж за дворянина, могла в принципе стать ею [164]. Неизвестно, правда, насколько частыми были браки, подобные браку гр. Шереметева со своей крепостной (актрисой Прасковьей Ковалевой-Жемчуговой). Между тем портрет ее – кисти И. П. Аргунова– запечатлел измученное лицо крестьянки, ставшей графиней, носящей наследника шереметевских миллионов и тем не менее несчастной [165].
К началу XIX века в России появилось немало вдовых барынь из крестьянок, желавших вступить в новый брак, но теперь с крепостным,— так что Александру I в 1807 году в указе Сенату пришлось разъяснять:
«В разрешение часто встречающегося сомнения в том, должна ли крестьянка, бывшая в замужестве за дворянином и тем стяжавшая, по силе 3 пункта Дворянской Грамоты, достоинство дворянки, лишиться сего права при вступлении во второй брак с крестьянином и войти паки в крестьянское состояние? — Повелеваем: смысл и силу 7 статьи Грамоты, жалованной благородному дворянству, в коей именно постановлено: что дворянское достоинство не отъемлется, окроме преступления — распространить и на тех крестьянок, которые быв в замужестве за дворянами, по смерти их, вступили во второй брак с крестьянами, с тем однако же, чтобы они, по разуму той же 7 статьи, вторым мужьям своим из крестьян, ни детям, с ними прижитым, не сообщали дворянского достоинства, от первых мужей ими приобретенного».
Различных запрещений к вступлению в брак в России было такое количество, что к концу XIX века во всех слоях общества назрело недовольство абсурдностью многих из них. Чтобы вступить в третий брак, до 1901 года нужно было испрашивать разрешение епархиального архиерея. Четвертый брак был запрещен вовсе. Если супруги разводились из-за прелюбодеяния одного из них, виновника обрекали на вечное безбрачие. По уставу о воинской повинности, было запрещено жениться «состоящим на действительной обязательной службе нижним чинам, как равно и нижним чинам, уволенным в отпуск, хотя бы и продолжительный, так как, находясь в отпуску, они тем самым не перестают состоять на действительной службе». Не имели права вступать в брак во время учебы студенты университетов и духовных академий. А с 1896 года, по постановлению Петербургской городской думы, не имели права выходить замуж девушки, желавшие получить место учительницы в городских думских школах. И этот обет безбрачия они должны были соблюдать в течение 25 лет — до выхода на пенсию.
Обедневшие дворяне, принадлежавшие к «старым» фамилиям, вынуждены были искать себе невест «с хорошим состоянием» и одновременно с «большим родством» [175]. Сплошь и рядом удачная женитьба на девушке со связями обещала успешную карьеру [176]. М. В. Данилов – незаурядная личность, артиллерийский офицер, не лишенный литературного дара и немало рассуждавший о «счастии», – побрел к своему браку проторенным путем. Трезво подсчитав доходы предполагаемой невесты, он отметил, что она ему «понравилась… заочно, потому что богата» и принадлежит к его «кругу» [177] (ср.: «Более приданое, нежели человека ищут, несмотря на пословицу: приданое на грядке, а урод на руках») [178]. Примерно так же рассуждали и родители дочерей, подыскивая им женихов, «по рождению и состоянию удовлетворявших их честолюбию» [179]. Мемуарная литература ХVIII в. позволяет утверждать, что в основе традиции сословного равенства в браке лежал принцип «немалой пользы» социального и материального «баланса» двух породнившихся фамилий, облегчавшего адаптацию невесты в новой семье. В противном же случае отношение к невесте и ее родственникам «из подлых» было в лучшем случае пренебрежительным («родственники за подлость неприятны и зазрение или поношение приносят») [180].
Брак дворянина-аристократа с представительницей купеческого сословия, хотя бы и очень богатой, почитался мезальянсом. В 1742 г. был издан даже специальный указ, запрещавший «женам купеческим», «похотевшим» замуж «за иных чинов людей», законно венчаться с ними [181]. Е. Р. Дашкова «чуть не упала в обморок», когда получила известие о том, что сын женился – к тому же, не спросясь ее совета, совета матери! – на некой А. С. Алферовой, «не отличавшейся ни красотой, ни умом, ни воспитанием». Сын президента двух Российских академий, родовитой княгини, женился на какой-то безвестной дочке купца, вышедшего из приказчиков! Брак Алферовой и Дашкова состоялся «на одной из отрядных стоянок» (М. И. Дашков служил), о чем, к сожалению княгини, «знал весь Петербург» [182]. Правда, мемуаристка признавалась, что ее пытались успокоить «на сей предмет» многие влиятельные знакомые, в том числе граф П. А. Румянцев-Задунайский, «который толковал о предрассудках, касающихся происхождения, о непрочности богатства, о его недостаточности для счастья…» [183]. В 1804 г. заезжая англичанка резюмировала: «Как и во Франции перед революцией, дворяне ломают все кастовые барьеры и женятся на купеческих дочерях…» [184].
