A: Есенин
B: Маяковский
C: Сталин
D: Ленин
В. В. Маяковский
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН
Российской коммунистической партии посвящаю
Время. Начинаю про Ленина рассказ. Но не потому, что горя нету более - время потому, что резкая тоска стала ясною осознанною болью. Время, снова ленинские лозунги развихрь! Нам ли растекаться слезной лужею. Ленин и теперь живее всех живых - наше знанье, сила и оружие. Люди - лодки, хотя и на суше. Проживешь свое пока, много всяких грязных ракушек налипает нам на бока. А потом пробивши бурю разозленную, сядешь, чтобы солнца близь, и счищаешь водорослей - бороду зеленую и медуз малиновую слизь. Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше, Я боюсь этих строчек тысячи, как мальчишкой боишься фальши. Рассияют головою венчик - я тревожусь не закрыло чтоб настоящий мудрый человечий Ленинский огромный лоб. Я боюсь чтоб шествия и мавзолеи, поклонений установленный статут не залили б приторным елеем Ленинскую простоту. За него дрожу, как за зеницу глаза, чтоб конфетной не был красотой оболган. Голосует сердце - я писать обязан по мандату долга. Вся Москва. Промерзшая земля дрожит от гуда. Над кострами обмороженные с ночи. Что он сделал? Кто он и откуда? Почему ему такая почесть? Слово за словом, из памяти таская, не скажу ни одному - на место сядь. Как бедна у мира слова мастерская - подходящее - откуда взять?! У нас семь дней. У нас часов двенадцать. Не прожить себя длинней. Смерть не умеет извиняться. Если ж с часами плохо, мала календарная мера, мы говорим - "эпоха", мы говорим - "эра". Мы спим ночь. Днем совершаем поступки. Любим свою толочь воду в своей ступке. А если за всех смог направлять потоки явлений, мы говорим - "пророк", мы говорим - "гений". У нас претензий нет - не зовут мы и не лезем - нравимся своей жене и то довольны до нельзя. Если ж телом и духом слит прет на нас непохожий, - говорим - "царственный вид", удивляемся - "дар Божий" Скажут так - и вышло ни умно ни глупо. Повисят слова и уплывут как дымы. Ничего не выколупишь из таких скорлупок - ни рукам ни голове не ощутимы. Как же Ленина таким аршином мерить!? Ведь глазами видел каждый всяк - "эра" эта проходила в двери даже головой не задевая о косяк. Неужели про Ленина тоже - "вождь милостью божьей"?! Если б был он царствен и божествен, я б от ярости себя не поберег. Я бы стал бы в перекоре шествий поклонениям и толпам поперек. Я б нашел слова проклятья громоустого и пока растоптан я и выкрик мой - я бросал бы в небо богохульства по Кремлю бы бомбами метал - долой! Но тверды шаги Дзержинского у гроба - нынче бы могла с постов сойти чека - сквозь милльоны глаз и у меня - сквозь оба лишь сосульки слез, примерзшие к щекам. Богу почести казенные - не новость. Нет! - Сегодня настоящей болью сердце холодей! Мы хороним самого земного изо всех прошедших по земле людей. Он земной - но не из тех, кто глазом упирается в свое корыто. Землю всю охватывая разом, видел то, что временем закрыто. Он как вы и я - совсем такой же, только может быть у самых глаз мысли больше нашего морщинят кожей да насмешливей и тверже губы, чем у нас. Не сатрапья твердость триумфаторской коляской, мнущая тебя, подергивая возжи. Он к товарищу милел людскою лаской. Он к врагу вставал железа тверже. Знал он слабости знакомые у нас - как и мы перемогал болезни. Скажем, мне бильярд - отращиваю глаз - шахматы ему - они вождям полезней. И от шахмат перейдя к врагу натурой, в люди выведя вчерашних пешек строй, становил рабоче-человечьей диктатурой над тюремной капиталовой турой. И ему и нам одно и тоже дорого. Отчего ж - стоящий от него поодаль - я бы жизнь свою, глупея от восторга, за одно б его дыханье отдал? Да не я один! - Да что я лучше что ли!? Даже не позвать, раскрыть бы только рот - кто из вас из сел - из кожи вон - из штолен не шагнет вперед?! В качке - будто бы хватил вина и горя лишку - инстинктивно хоронюсь трамвайной сети. Кто сейчас оплакал бы мою смертишку в трауре вот этой безраничной смерти? Со знаменами идут и так. Похоже - стала вновь Россия кочевой. И колонный зал дрожит, насквозь прохожен. Почему? Зачем и отчего? Телеграф охрип от траурного гуда. Слезы снега с флажьих покрасневших век. Что он сделал, кто он и откуда этот самый человечный человек? Коротка и до последних мгновений нам известна жизнь Ульянова. Но долгую жизнь товарища Ленина надо писать и описывать заново. - Далеко давным годов за двести первые про Ленина восходят вести. Слышите - железный и луженый, прорезая древние века, голос прадеда Бромлея и Гужона - первого паровика? Капитал - его величество - не коронованный, не венчанный - объявляет покоренной силу деревенщины. Город грабил - греб - грабастал - глыбил пузо касс. А у станков - худой и горбастый - встал рабочий класс. И уже грозил, взвивая трубы за небо: - - нами к золоту пути мостите - мы родим пошлем, придет когда-нибудь человек, борец, каратель, мститель! И уже смешались облака и дымы, будто рядовые одного полка. Небеса становятся двойными - дымы забивают облака. Товары растут меж нищими высясь. Директор лысый чорт пощелкал счетами, буркнул "кризис!" И вывесил слово - "рассчет". Кропило сласти мушиное сеево. Хлеба зерном в элеваторах портятся, а под витринами всех Елисеевых, живот подведя плелась безработица. И бурчало у трущоб в утробе, покрывая детвориный плачик: - под работу, под винтовку ль на - ладони обе! Приходи, заступник и расплатчик! Эй, верблюд, открыватель колоний! Эй, колонны стальных кораблей! Марш в пустыни огня раскаленней! Пеньте пену бумаги белей! Начинают черным лататься оазисы пальмовых нег. Вон среди золотистых плантаций засеченный вымычал негр. У - у - у - у - у у - у - у Нил, мой Нил. Приплещи и выплещи черные дни! Чтоб чернее были чем я во сне. И пожар чтоб крови вот этой красней. Чтоб во всем этом кофе, враз вскипелом, вариться пузатым - черным и белым. Каждый добытый слоновий клык - тык его в мясо, в сердце тык! Хоть для правнуков не зря чтоб кровью литься - выплыви заступник солнцелицый. Я кончаюсь, бог смертей пришел и поманил. Помни это заклинанье Нил, мой Нил! В снегах России, в бреду Патогонии расставило время станки потогонные. У Иванова уже у Вознесенска каменные туши будоражат выкрики частушек: "Эх завод, ты мой завод, желтоглазина, время нового зовет Стеньку Разина". Внуки спросят: Что такое капиталист?.. Как дети теперь: - Что это г-о-р-о-д-о-в-о-й?.. Для внуков пишу в один лист капитализма портрет родовой. Капитализм в молодые года был ничего, деловой парнишка. Первый работал, - не боялся тогда, что у него от работ засалится манишка. Трико феодальное ему тесно. Лез не хуже, чем нынче лезут. Капитализм революциями своей весной расцвел и даже подпевал "Марсельезу". Машину он задумал и выдумал - люди, и те - ей. Он по вселенной видимо невидимо рабочих расплодил детей. Он враз и царства, и графства сжевал с коронами их и с орлами. Встучнел, как библейская корова или вол. Облизывается язык-парламент. С годами ослабла мускулов сталь - он раздобрел и распух. Такой-же с течением времени стал, как и его гроссбух. Дворец возвел - не увидишь такого. Художник - не один - по стенам поерзал. Пол ампиристый, потолок рококовый, стенки Людовика XIV, - каторза. Вокруг с лицом, что равно годится быть и лицом и ягодицей - задолицая полиция. И краске, и песне душа глуха. как корове цветы среди луга. Этика, эстетика и прочая чепуха - просто - его женская прислуга. Его - и рай, и преисподняя. Распродает старухам дырки от гвоздей креста господня и перо хвоста святого духа. Наконец, и он перерос себя, за него работает раб. Лишь наживая, жря и спя, капитализм разбух и обдряб. Обдряб - и лег у истории на пути в мир, как в свою кровать. Его не объехать, не обойти, единственный выход - взорвать! Знаю, - лирик скривится горько, критик ринется хлыстиком выстегать, а где-ж душа?... Да это-ж - риторика; поэзия где-ж? - Одна публицистика!.. Капитализм - неизящное слово; куда изящней звучит - "соловей", но я возвращусь к нему снова и снова - строку агитаторским лозунгом взвей! Я буду писать и про то и про это, но нынче не время любовных ляс. Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю аттакующий класс. Пролетариат - неуклюже и узко тому, кому коммунизм западня. Для нас это слово - могучая музыка, могущая мертвых сражаться поднять. Этажи уже заежились дрожа. Клич подвалов подымается по этажам. Мы прорвемся небесам в распахнутую синь. Мы пройдем сквозь каменный колодец. Будет! С этих нар рабочий сын - пролетариатоводец. Им уже земного шара мало. И рукой отяжелевшей от колец, тянется упитанная туша капитала ухватить чужой горлец. Идут железом клацая и лацкая. Убивайте! Двум буржуям тесно! Каждое село - могила братская, города - завод протезный. Кончилось. Столы накрыли чайные. Пирогом победа на столе. Слушайте могил чревовещание! Кастаньеты костылей! Снова нас увидите в военной яви. Эту время не простит вину. Он расплатится, придет он и объявит вам и вашинской войне войну. Вырастают на земле слезы озера. Слишком непролазны крови топи. И клонились одиночки фантазеры над решением немыслимых утопий. Голову об жизнь разбили филантропы - разве путь милльонам филантропов тропы!? И уже бессилен сам капиталист, так его машина размахалась. Строй его несет, как пожелтелый лист, кризисов и забастовок хаос. В чей карман стекаем золотою лавой? С кем итти и на кого пенять? Класс милльоноглавый напрягает глаз себя понять. Время часы капитала крало. Побивая прожекторов яркость, время родило брата Карла, - старший Ленинский брат Маркс. Маркс. Встает глазам седин портретных рама. Как же жизнь его от представлений далека! Люди видят замурованного в мрамор, гипсом холодеющего старика. Но когда революционной тропкой первый делали рабочие шажок - о, какой невероятной топкой сердце Маркс и мысль свою зажег Будто сам в заводе каждом - стоя стоймя - будто каждый труд размалывая лично - грабящих прибавочную стоимость за руку поймал с поличным. Где дрожали тельцем, не вздымая глаз свой, даже до пупа биржевика дельца. - Маркс повел разить войною классовой золотого - до быка доросшего - тельца. Нам казалось в коммунизмовы затоны только волны случая закинут нас юля! Маркс раскрыл истории законы - пролетариат поставил у руля. Книги Маркса - не набора гранки, не сухие цифр столбцы. Маркс рабочего поставил на ноги и повел колоннами стройнее цифр. Вел и говорил - сражаясь лягте, дело - корректура выкладкам ума. Он придет, придет великий практик. Поведет полями битв, а не бумаг. Жерновами дум последнее меля и рукой дописывая восковой, знаю, Марксу виделось видение Кремля и коммуны флаг над красною Москвой. Назревали, зрели дни - как дыни. Пролетариат взрослел и вырос из ребят. Капиталовы отвесные твердыни валом размывают и дробят. У каких-нибудь годов на расстоянии сколько гроз гудит от наростаний, завершается восстанием гнева наростание, наростают революции за вспышками восстаний. Крут буржуев озверевший норов. Тьерами растерзанные воя и стеная, тени прадедов парижских коммунаров и сейчас вопят парижскою стеною. Слушайте, товарищи! Смотрите, братья! Горе одиночкам - выучьтесь на нас. Сообща взрывайте. Бейте партией, кулаком одним собрав рабочий класс. Скажут - "мы вожди" а сами - шаркунами. За речами шкуру распознать умей! Будет вождь такой, что мелочами с нами - хлеба проще - рельс прямей. Смесью классов, вер, сословий и наречий на рублях колес землища двигалась, Капитал ежом противоречий рос во всю и креп, штыками иглясь. Коммунизма призрак по Европе рыскал, уходил и вновь маячил в отдаленьи. По всему поэтому в глуши Симбирска родился обыкновенный мальчик Ленин.
